– Кто бы подумал, что под порогом конюшни столь много денег и как легко их достать.
Побывали они в хлеве и конюшне, передушили много скота и лошадей и пошли назад в погреб. В погребе барин и говорит:
– Если б только один живой человек постучал коленами на моем гробу и сказал бы: «Боже отец, Боже сын, спи спокойно!» – то не мог бы я больше вставать. И денег тех тот человек мог бы достать себе из-под порога. Но хорошо, что мы мертвы – никто не будет знать этого.
Но вот заспорили они опять, кому первым лечь в гроб. Иван все стоял на том, что он при жизни барина следовал за ним и хочет и мертвым служить ему. Боялся Иван, чтобы барин его не задушил. Спорили они, спорили, пока, наконец, не запел петух. Как услышал барин пение петуха, тотчас бросился в гроб, а Иван немедленно вскочил на гроб. Пристукнул три раза коленами и сказал:
– Боже отец, Боже сын, спи спокойно!
Не поднялся более барин из гроба. Только еще успел сказать:
– Если бы я знал, что ты жив, я растер бы тебя в прах!
Затем Иван пошел домой, женился на барыне-вдове, выкопал деньги из-под порога конюшни и жил себе как барин.
...Одного покойника по какому-то случаю на ночь в церкви оставили. Церковь отперта была; вот и заберись в нее вор. Подошел он к иконе и хотел ризу обдирать; вдруг мертвец из гроба поднялся, взял вора за плечи, отвел от иконы и опять лег.
Вор испугался. Прошло мало ли, много ли времени, он опять к иконе. Мертвец опять встал и еще раз отвел. Так до трех раз. Под конец вор пошел к попу и во всем покаялся.
...Раз в нашей деревне пиво варили. Ну, парничок один и говорит:
– Вот я уж ни живого, ни мертвого не убоюся!
А в церкви покойник лежал. Вот они и говорят:
– Подойди покойнику, руки разожми да дулю сделай.
Вот он и пошел. Руки разжал, стал дулю делать, а тот его за руки и – хвать. Вот парень бьется, бьется, а не уйти. Ну, стал кричать.
Прибежал народ. Стали мертвяку руки резать. Мертвяку режут, а парень кричит:
– Братцы, пошто вы мне руки режете!
Так и не отнять было, а на третий день вместе схоронили.
...В нашей деревне жила одна вдова и все торговала кой-чем. Съездит, бывало, в Питер, навезет всяких пустяков и торгует. Сама же была преробкая-робкая – ну, настоящая баба! Вот раз она и едет из Питера с товаром по осени. Приехала в одну харчевню кормить лошадь; разговорилась с хозяйкой, а та возьми да и расскажи ей, что на дороге с неделю назад нашли человека зарезанного, и суд был, и его уж похоронили. Ну а она, как этакая робливая была, и взяла в голову этого покойника.
Выехала из харчевни, а он у нее все на уме. А втымеж (между тем) стало темно, и месяц поднялся. Не успела она отъехать трех верст и слышит, что кто-то бежит позади; обернется, а голый человек с перерезанным горлом хватает за телегу. Ну и какая ей сделалась робость от этого, так я тебе пересказать не могу – сам поймешь! Только скажу! Покойник бежит да бежит за телегой: лошадь пойдет шагом – и он пойдет шагом; лошадь побежит – и он побежит; лошадь скачком – и он вприпрыжку и на пядь не отстает от телеги. На дороге есть тут деревня, и только начали подъезжать к этой деревне-то, а он и исчез; а проехали деревню – он опять тут. Таким-то манером верст тридцать провожал – до другой деревни. Не доходя до этой деревни, есть церковь и при ней кладбище – так он больше не пошел, а свернул в ограду и там остался. После того принялась баба хворать – вся изошла кровью да и умерла на шестой неделе. Диво только, что кучер-то мальчишка ничего не видал, а одна баба, заключил рассказчик.
...Прежде, когда попы не умели заклинать покойников, покойники часто домой приходили. Я сама еще такое дело помню. У нас в селе жил на отлете мой дед – материн дядя, а как помер, так и повадился каждую ночь приходить к себе домой.
Из окон избы – погост весь виден, так ночьми месячными сколько раз видели из окошка: отворит он у погоста ворота и – прямо домой. Идет в своем халате, в каком его схоронили, полами помахивает, – и на двор. Лошадь поймает, сядет на нее верхом и гоняет ее по двору цельную ночь. До самых кочетьёв слышно: топ, топ, хлёст, хлёст. А поутру вся лошадь мокрая, в песке – вся исхлестана.
Даже дохли частенько лошади. Наконец уже поп откопал старика и заклял его.
А еще в нашем селе одна покойница к своим детям приходила. Как только останутся они в полдень (что полдень, что полночь, одна ведь им цена) в рабочую пору одни – так и приди к ним покойница. Придет, воду вскипятит, всем деткам головы перемоет, выхолит их, а если дёжка тут стоит, то и хлебы замесит. Сколько раз: с поля домой все придут, а хлебы уж замешены, и дети говорят:
– Мамка наша приходила.
Все расскажут, как она их мыла, холила, рубашки на них сменяла. Они ничуть и не боялись, потому что младенцы, без греха. А прочие старшие очень опасались, и тесто, которое она замесит, выбрасывали. Ее тоже заклял поп.
Нынче уж и слуху нет, чтобы покойники домой приходили. Нынче уж всякий попок умеет покойника заклясть, когда на него землю бросает.
...Умерла одна вдова; после не осталось трое сирот. Близких родных у них не было: некому было ухаживать за ними. Но тем не менее соседи видят, что сироты по воскресным дням всегда чисто одеты, умыты, причесаны, в чистых сорочках. Стали спрашивать:
– Хто це догляда вас?
– Мати наша ходе до нас по ночах. Прийде головки нам помые, разчеше, биле сорочки надине.
Люди подглядели: так оно и есть.
...В деревне Спирютино Андогской волости к крестьянину Кутузову пришла умершая жена рано утром, когда он топил печку, а маленькие дети спали. Говорит: