Русские были и небылицы - Страница 49

В Гжатском уезде, близ деревни Соколово, протекает речка Могиленка, которая в одном месте образует угол; в этом углу, по преданию, зарыт гроб с золотом. В самой деревне, говорит предание, кладов бездна: есть, например, ключ, в который опущен кувшин с монетою каким-то поваром, унесшим деньги у барина. В недавнее время там выпахана ручка чугунного котла, а лет двадцать назад – котел с медною монетою. На погосте, между церковью и колокольней (где они стояли – неизвестно), были зарыты семь бочонков золота. Там уже рыли, но кроме гробов ничего не нашли. Отыскан еще и погреб, но и в нем ничего не найдено.

В версте от Соколова, говорит предание, есть колодезь с дубовым срубом; в нем сделаны палати, засыпанные сверху костями. Искатели клада нашли это место, докопались до костей, стали их выбрасывать, – вдруг что-то зашумело, – и из костей посыпались серебряные деньги. Они были спрятаны в подвязке из кожи, которая сгнила. По всей вероятности, эта находка со времен нашествия французов, – в колодец бросали их тела, не раздевая, и в подвязке, вместе с телом, брошены деньги. Я видел эти монеты, и несколько из них приобрел в свою собственность. Кроме рублей-крестовиков и – с портретом Екатерины II, все деньги иностранные. Найдено всего было семнадцать монет.

Много еще существует преданий о кладах, но все они кончаются тем, что клад по каким-то причинам не дается; то покажется и мчится на копателей тройка, то оторопь возьмет, то – вихрь и свист. Иногда клады будто бы вырывали, но, как только принесут домой, вместо денег оказывались уголья или пожухшие листья.

Татарские клады

Один татарин зарыл клад навечно у себя на дворе с таким приговором:

– Как стрела высоко улетит, так пусть клад в землю уйдет!

Так словно кто его на месте по голове ударил: он час без памяти лежал, и его согнуло в турий рог с того времени.

...

Когда русские басурманов прижали, говорят, их начальник велел в какой-то горе пещеру вырыть, а работать велел заставить, кого в плен забрал. Никуда их не пускал – кругом караул поставил.

Как кончили они рыть пещеру, он перво-наперво переколотил всех работников и туда же в пещеру заложил. Потом стал с караулом свое добро туда стаскивать. Почитай, полгода возили, вьючно все; много всякого добра было, а боле всего – золота да серебра. Сколько тыщ перевозили, что и не сосчитаешь.

Как свозили добро-то это, стал басурман думать: как бы ему караульные не напакостили, не растащили бы его добро – золото. И решил извести их всех. Пошел он в чисто поле, сбирал какой-то травы зловредной, наварил из нее похлебку да потом этой похлебкой-то и стал угощать своих караульных.

А самому чтобы не пропасть, стал он заместо хозяина будто угощать – обходить всех, вином поить. Недолго пришлось ему угощать: как поел народ, стало его корчить, и отдали все Богу души. Которые долго позамялись, тех басурман сам прикончил.

Как не осталось ни единого, давай он тихонько караульщиков в ту пещеру перетаскивать. Силен был он, хоть и басурман, не то что теперь народ, мухрый.

К вечеру покончил со всеми. Пещеру дерном завалил. Переночевал тут, а наутро все пообладил, чтобы неприметно было. Стала гора горой, ничем не разузнаешь. Побоялся басурман, как бы самому не забыть то место. Выкопал он в леске сосенку небольшенькую да и посадил у входа. А сосенка была корявая – сразу приметная.

Уехал басурман. Только, видно, Бог увидал, что много крови пролил басурман, и не дал веку сосенке. Сгинула она, засохла, ветром всю переломало, так что и неприметно стало, где росла.

Вот только соскучился басурманщик о своем добре и собрался поглядеть ту гору. Ездил, ездил он, не мог сыскать, а, говорят, около ее самой все кружал. Целый день кружал – ничего не вышло!

Тут он с горя да с досады и убился. Люди долго справлялись, куда делся он, – да так потом и забыли. А на месте-то, где сдохнул басурман, и трава не растет.

Кабы знать то место, может, и теперь сыскать можно было бы.

...

* * *

Не сумел взять клад

Портной один на краю города у реки Камы жил; вода под самые стены подходила. Были у него работники. Вот раз идет он по базару и попадается ему чувашенин.

– Слушай, – говорит, – у тебя, портной, в доме клад есть.

Тот смеется:

– Где это?

– Да в хлеве, как войдешь, так направо, в углу, к реке.

– Врешь ты, – говорит, – все старый хрыч! Какой у меня клад?

– Нет, не вру. Отрой его – богат будешь!

– Ну, – говорит, – тебя! Вот выдумал!

И пошел домой.

– Ну, коли не хочешь, как хочешь. После каяться будешь, станешь меня искать.

И пропал из виду. Дома портной и задумался.

– А что не попытать? Дай порою.

Пошел искать этого чувашенина, нашел. Тот согласился.

– Только с условием, – говорит, – с рабочими поделись; не поделишься – не дастся, и, если в мысли тебе придет не делиться, клад уйдет, когда копать будешь.

– Хорошо.

– Достань икону, три свечки и заступ, а работника одного рыть заставь.

Вот пришел портной домой, одного работника оставил на ночь дома. Праздник был, все гулять ушли, он ему и говорит:

– Останься, ты мне понадобишься; не ходи нынче гулять. Будем клад рыть.

– Ладно.

Пришел ночью чувашенин, пошли в хлев, икону поставили, свечи зажгли. Работник с хозяином роют яму в углу, а чувашенин молитвы читает заговорные, чтобы клад остановить. Только портной роет и думает: «Что это я, неужто своим добром с работником буду делиться? Чай, на моем дворе-то, а не на его?»

Как подумал про это, поднялся шум, икону за дверь выкинуло, свечки потухли, и загудел клад, в землю пошел. Стало темно, и давай этого портного по земле возить: возит да возит нечистая сила. Чувашенин говорит работнику: